Временная вменяемость - Страница 10

Отобраны девять мужчин и пять женщин. Эти четырнадцать человек узнают страшные подробности гибели сына Бака, узнают о преступлениях Гектора Монтероса. Узнают и о преступлении Бака. Но им будет предоставлена видеозапись только его преступления.

Мы довольны составом присяжных. И объясняем это Баку Хаммонду, перед тем как охрана уведет его на обеденный перерыв, но его, похоже, это мало интересует.

Я вышла всего на десять минут — подышать свежим воздухом, больше не вытерпела. Но, вернувшись в зал суда, тут же поняла, что пропустила что-то интересное.

Перерыв продолжается. Гарри сидит на первом ряду, в окружении родных и близких Бака — жены, родителей, двух братьев. Они с надеждой смотрят на меня.

— С речью перед присяжными должна выступить ты, — говорит Гарри.

— Что?!

Гарри вскидывает брови. Он знает, что я отлично его расслышала.

— Я не готова, — объясняю я родственникам Бака. — Выступать должен Гарри.

— Они считают, что выступать лучше тебе. И я с ними согласен. — Гарри встал и ходит взад-вперед. — Ты нравишься судье Лонгу. А судья Лонг всегда нравится присяжным. В этом процессе мы должны использовать каждую мелочь.

Ко мне кидается мать Бака, маленькая седая женщина.

— Очень вас прошу, — говорит она со слезами на глазах. — Так будет лучше.

Часы на стене показывают почти половину второго. У меня на подготовку вступительной речи всего полчаса, а это дело — самое трудное из всех, в каких мне доводилось участвовать.

— Ну хорошо. Я скажу вступительную речь. Но мне нужно подготовиться.

Родственники Бака идут по проходу, а я сажусь за столик защиты. Гарри, дождавшись, когда все уйдут, наклоняется ко мне и легонько целует в шею.

— Отстань, Гарри, — говорю я. — Мне надо работать.

— Ну ладно, ладно, — смеется он. — Тебе повезло: я проголодался. Тебе принести чего-нибудь?

— Кофе.

— А поесть?

Я оборачиваюсь к нему и, увидев, какое у него лицо, не могу сдержать улыбку. Как можно не хотеть есть — этого Гарри понять не в состоянии.

— А, дошло, — говорит он и идет к выходу. — Ты хочешь есть не меньше моего. — Оглядывается на меня через плечо и хитро прищуривается. — Только львица лучше охотится на голодный желудок.

Требование нуллификации. В тот самый день, когда все произошло, я сразу поняла: защитник будет просить присяжных не признавать действующий закон и оправдать Бака Хаммонда, даже если факты, доказывающие его вину, неопровержимы. И тогда же пожалела беднягу адвоката, который окажется в столь затруднительном положении. И пожалела бы куда сильнее, знай я, кто окажется этим адвокатом.

Разумеется, мы не декларируем эту позицию. Официально мы строим защиту на том, что наш клиент находился в момент совершения преступления в состоянии аффекта. И предоставим свидетельства экспертов. Возможно, присяжные согласятся с тем, что Бак действительно на короткий период времени потерял способность здраво оценивать ситуацию и поэтому преступил закон.

Но обычно присяжные не любят, когда защита строится на признании временной невменяемости. Слишком уж это удобная отговорка. И самое важное, Баку Хаммонду эта идея тоже не по душе. Он говорит, что не будет нам в этом содействовать. И сообщит присяжным, что знал, на что идет. А еще — что, будь у него такая возможность, завтра бы сделал то же самое. На что я могу возразить, что это только подтверждает его болезненное состояние.

Впрочем, не сейчас. Сейчас передо мной стоит задача обрисовать ситуацию в общих чертах, сообщить присяжным леденящие душу факты, которые они должны иметь в виду, выслушивая свидетелей обвинения. Моя задача — чтобы каждый из них, анализируя показания, представил себя на месте Бака Хаммонда. Моя задача — помочь им прийти к выводу: любой из них, окажись он на месте Бака Хаммонда, тоже спустил бы курок.

В завершение вступительной речи Стэнли показал видеозапись. Присяжные молча следили за тем, как вертолет садится в аэропорту Чатема. Они, застыв, смотрели, как спускается Гектор Монтерос в наручниках, в сопровождении охранников. И все они, затаив дыхание, наблюдали за Баком Хаммондом, выступившим из тени. Ни один из них не дрогнул, когда Бак достал ружье и прицелился. Но они все вздрогнули, когда пуля угодила Монтеросу в висок.

Стэнли, дай ему волю, прокручивал бы эту запись еще и еще. Но на предварительном разбирательстве судья разрешил только два просмотра. Стэнли показал запись в первый день и наверняка завершит ее демонстрацией свое заключительное слово.

Стэнли садится, я встаю и откатываю столик с телевизором от скамьи присяжных. Встаю лицом к присяжным.

— Семилетний Билли Хаммонд всю свою короткую жизнь прожил на берегу океана, — тихо говорю я. — Он обожал рыбалку.

Четырнадцать пар глаз смотрят на меня. И эти глаза напоминают мне о том, почему я когда-то решила стать юристом, почему считаю, что нет призвания благороднее. Даже сейчас, усталая и измученная, я стою и испытываю благоговейный трепет перед этим фрагментом пазла, который зовется системой уголовного права. Сколько бы ни было в этой системе недостатков, это жюри — настоящий клад. Эти четырнадцать добросовестных граждан изо всех сил будут стараться принять верное решение.

— Девятнадцатого июня, — говорю я им, — всего полгода назад, семилетний Билли Хаммонд зашел на кухню — с удочками и наживкой. Он сказал маме, что идет на берег.

Я показываю на Патти Хаммонд, которая сидит в первом ряду. Присяжные смотрят на нее. Она — очень интересная женщина, с коротко подстриженными каштановыми волосами. Но по морщинкам у глаз, по горько опущенным уголкам рта видно, как она страдает. И выглядит гораздо старше своих двадцати девяти лет, гораздо старше, чем была 18 июня.